[html]

<script type="text/javascript" src="http://wttp.ucoz.ru/sooo/11.js"></script><center><div class="vse"><div class="name">
<pre class="inp01"> Leszek "Wobbledy" Czyz </pre>
</div><div class="foto"></div><div class="foto2">
<img src="https://forumstatic.ru/files/0011/20/ea/43067.gif" onload="if(!$(this).hasClass('set')&&$(this).next().text().match(/(?:png|gif|jpg)$/i)){$(this).addClass('set');this.src=$(this).next().hide().text()}"><pre class="Ava-th" style="    margin: -100px 0px 84px 240px;">http://www.theplace2.ru/forum/pics/Golden_Globes_2016_Portrait_Andy_Samberg_s.jpg</pre>
</div><div class="star"> <font size=2>looks like</font><br>
<div class="star2"> Andy Samberg </div>
</div><div class="citata">
<pre class="inp02"> решаю проблемы по мере их о боже, что делать, что делать </pre>
</div><div> <a href="" class="spoiler_links"><div class="knopka"> </div></a><div class="spoiler_body"><div class="kodtabs"><div class="kodtab" style="    margin-left: 100px;"><input type="radio" id="kodtab-3" name="kodtab-group-1" checked><label for="kodtab-3">о персонаже</label><div class="kodcontent kodscroll"><table style="text-align: center;"><tbody><tr><td><div class="xarakter">плюсы</div></td><td><div class="xarakter">минусы</div></td></tr><tr><td>
<!-- 6 тут пишете плюсы характера -->
<div class="xarakter1"> общительный <br>
заботливый <br>
бескорыстный <br>
честный <br>
юморной <br></div>
</td><td>
<!-- 7 тут пишете минусы характера -->
<div class="xarakter1">скрытный <br>
болтливый <br>
забывчивый <br>
прямолинейный <br>
гордый <br></div>
</td></tr></tbody></table>
<pre class="txt01"> Моя жизнь делится на "до" и "после", хотя сам я едва ли найду больших отличий. Поменялось многое, что-то ушло, что-то появилось и усиленно принялось натирать мозоли у меня на подкорке, но я остался прежним.
Я, сколько себя помню, был одинаков. С огромным носом, широкой улыбкой, здоровенными очками в толстой оправе, которые мама постоянно поправляла на моем носу. Я был отвратительным мальчишкой: шумным и баловным. Очки все время ломались надвое и приходилось их склеивать лентой, пока миссис Чиж не подкопила бы денег или не выжала их у нашего нерадивого папаши, чтобы купить новые. С этим было сложно. Я родился слепым на один глаз, и исправить ситуацию могла только операция по пересадке роговицы, которая в наше-то время с сумасшедшим оборудованием, как из фильма про восстание машин, не самое дешевое. Тогда это были огромные траты. Хотя иногда я испытывал дискомфорт из-за своего недуга, затем привык. К тому же, привыкать было не к чему. Помните? Слепые дети не знают о том, что они слепы, пока им об этом не скажешь. Я был одним из них и воспринимал этот мир в более плоском пространстве, чем остальные. Конечно же, это оборвало мои возможности заниматься футболом или быстро ориентироваться на месте в походах, которые частенько устраивали наши учителя, но я мог играть в бейсбол, собирать модели самолетов в гараже и кривлять рожи для своей младшей сестры.
Мы жили в Нью-Йорке всю мою сознательную жизнь, хотя наши имена звучали иначе. Лешек и Матильда Чиж, мы выделялись из толпы ровесников непосредственностью и простотой. Никогда не гнались за популярностью в школе, не любили перепалки и сплетни. Мы звучали по-бруклински, а звали нас по-польски. Будучи старшим на два года братом я исправно выполнял свои обязанности и периодически выкрикивал нелицеприятные комментарии в адрес Матильды, я связывал ей шнурки и сдавал маме, когда та говорила гадости. Но еще я несколько раз разбивал за нее нос на школьном пороге, когда девочка в слезах пятилась от обидчика. Я носил ее бокс для ланча и портфель до остановки, а затем из автобуса до самого класса. С возрастом она закатывала глаза, просила меня убраться подальше, она иногда говорила очень обидные вещи и вообще переживала переходный возраст куда тяжелее меня. Но я справлялся, улыбаясь во весь рот, когда здоровался с ее одноклассницами. Я не из тех старших братьев, на кого западали ее подружки. Они дружили со мной, чтобы подкатить к моим друзьям из баскетбольной команды. Мне было семнадцать, когда они на пижамных вечеринках гугляли передо мной в одних их крошечных бюстгальтерах на еще не подросших грудях. Я тогда уже не клеил модели, не зубрил домашнее задание. У меня была подружка, и она постоянно смеялась рядом со мной. По-моему, нет ничего прекраснее женского смеха. Доброго, конечно, а не того, какой я частенько слышал в коридорах школы.
Bulling. Так это сейчас называют. I was bullied as a kid. Много лет я заталкивал все глубже дикую злобу на все, что происходило в нашей школе, много лет я смотрел по выходным на нашего отца, который вез нас к себе домой, потом на рыбалку, в парк развлечений, на обед со своей новой женой. Матильда ненавидела его слишком открыто и смело, и иногда мне казалось, что я просто ужасный трус, раз не могу в себе найти такие же сильные чувства. Я улыбался, а прощаясь уже скучал по отцу. Я хохотал в коридорах школы над глупыми здоровенными болванами в спортивной форме, отчего получал. Я кривлялся от боли, пока вытирал кровь с разбитой губы, а потом снова и снова выплевывал плоские и гадкие шутки в сторону обидчика. Все смеялись. Моя подружка Одри считала, что я смелый, а я так делал, потому что страшно было до дрожи в коленках.
Я становился старше, но появившаяся у меня мечта не имела свойство сбываться, учитывая мой недуг. Когда мне было пятнадцать, мать, будучи послушной прихожанкой нашей местной церкви, возымела дружеские связи со священником, собиравшим пожертвования на благотворительность. Хотите знать правду? Я отговаривал мать брать эти деньги. Одна мысль того, что вылечат меня церковные деньги делала меня каким-то ничтожным и грязным. Она настояла и на мой шестнадцатый день рождения я уже мог различать огромную пиньяту, которую принес отец, у нас во дворе обоими глазами. Изменило ли это как-то мою жизнь? Странно стало осознавать, что люди так широко видят мир, но так узко мыслят.
Я не хотел заканчивать, как мои бывшие одноклассники, неблагополучные районы Нью-Йорка для которых были теперь постоянным местом обитания. После окончания школы, я направил все силы на обучение в колледже и пока все смеялись с того, что настоящие студенты не едят и не спят, я не ел и не спал. Уголовное право давалось тяжело, но шаг за шагом я справлялся с нагрузкой, а после окончания подал заявление в полицейскую академию. Мысль о том, что хорошая репутация, высшее образование, обучение в академии сделают из меня офицера полиции, а еще через энное количество лет я смогу носить погоны сержанта, капитана и прочих чинов, грела мне душу. Я изо всех сил старался быть ответственным, господи ты боже мой, мне кажется, я вообще всю жизнь и делал, что старался. О том, что я не спал несколько суток перед экзаменом я сообщал с такой широченной улыбкой на лице, что люди шарахались. Одри бросила меня, когда я был на втором курсе. Я попросил только вернуть кольцо, которое дарил ей на совершеннолетие. В таких случаях напускная искренность и радость кажутся искусственными и отталкивающими. Задумался ли я об этом? Не помню, хоть убейте. Работа в полиции оправдала все мои ожидания и, будучи свободным, от каких-либо обязательств, я окунулся в свою службу с головой, размениваясь только на одноразовые свидания и подростковый флирт.
Чтобы вы понимали, год назад я был детективом в нью-йоркском департаменте полиции и шел на повышение, у меня не было своего дома, но так я называл квартиру в центре города, которую снимал вместе с лучшим другом, моя личная жизнь налаживалась, моя сестра меня уважала, друзья ценили, я был вполне доволен жизнью. После авиакатастрофы, которая оставила в живых только мизерную долю экипажа, находившегося на борту, у меня вроде бы как осталось все тоже самое. Просыпаясь в больнице с периодичностью в несколько суток с покореженными ребрами на протяжение нескольких месяцев, я уже почти не чувствовал физической боли, которую должны были доставлять травмы. Капельницы и обезболивающие превращали меня в овоща, но я не давался. Полгода длительной и дорогостоящей реабилитации, которая наскучила мне в первые же дни, люди в белых халатах денно и ночно торчащие у меня в палате, голоса родных полные раздражающей заботы. Жалеть себя казалось делом низким, меня достаточно жалели все вокруг.
Речи о том, чтобы вернуться на службу даже спустя длительный срок реабилитации, быть не могло. С удивлением обнаружив свое имя к тому же и в списках на сеансы психотерапии для пострадавших, я поймал себя на мысли. Очень четкой и внятной: "Да катись оно". Не очень глубокомысленно. Еще через неделю я подал заявление на увольнение. Еще через неделю, устроился на работу в кофейню недалеко от дома, где подрабатывала Матильда. Я пропускал все занятия, много курил и оборвал почти все связи с теми, с кем раньше общался. Теперь я пекарь в кофейне, у меня есть квартира, которую я по-прежнему называю домом и делю со своим лучшим другом, моя личная жизнь сводится к времяпрепровождению у телевизора, моих друзей можно пересчитать по пальцам, а сестра на меня смотрит с жалостью в глазах и уговаривает не падать ниже. Я перестал ездить на машинах и автобусах, курить стал еще больше, стал терять зрение и замечать, что мой болевой порог повысился. Я потерял вообще какую-либо цель в жизни, но знаете, что? Я, вашу мать, так счастлив. </pre>
</div> </div><div class="kodtab"><input type="radio" id="kodtab-4" name="kodtab-group-1"><label for="kodtab-4">пост</label><div class="kodcontent kodscroll">
<pre class="txt01"> Это лето обещало быть холодным во всех смыслах этого слова. Заходя в здание своего офиса, я сжимал в руках газету, которую не успел прочесть за завтраком. Я и содержимое своей тарелки едва ли помнил, что тут говорить о внимательности вообще, но я запомнил заголовок. Еще в конце прошлого года этому лету предрекали «охлаждение» по всем фронтам и я его ждал. Я не колонку прогноза погоды читал, не ожидал гроз или ветра. Сегодня вообще было жарко, словно и не июнь вовсе, а середина августа. Мне пришлось немного расслабить галстук, чтобы совсем не задохнуться от спертого воздуха, стоявшего в Нью-Йорке сегодня с утра. Запах выхлопных газов не пробрался только в прохладный холл офисного здания недалеко от Уолл-стрит, и я только тогда мог вздохнуть полной грудью, когда зашел в помещение. На душе все еще было неспокойно. Финансово прохладное лето меня не так сильно волновало, как новость моей благоверной сегодня за столом. На ней красовался палевого цвета легкий халат, но она все равно изнывала от жары, сидя на террасе, а я все еще не решался надеть рубашку. Она отказалась от кофе, что было весьма странно еще с самого начала. Я тогда приподнял бровь и налил только себе, но значения не придал. А зря.
Я опаздывал. Не то чтобы меня ждало что-то важное, но я привык быть пунктуальным, невзирая на все приставки к моей должности. Это только подначивало меня к тому, чтобы быть куда более ответственным, чем я есть сейчас, а слово «ответственность» всегда нагоняет страх. Потому я прибавляю шаг, а заслышав свое имя в приветствии, киваю встретившимся коллегам и младшим сотрудникам, едва улыбаясь, но вряд ли запомнив хоть одно лицо. Эта рассеянность явно мне сегодня еще аукнется, думаю я, проходя мимо стойки ресепшена прямиком к лифтам. Мой офис находился на одном из верхних этажей, и я молил Бога, есть он или нет, чтобы никто не додумался мне составить компанию в моем маленьком путешествии до кабинета. В висках предательски стучало и что-то сжималось словно в судороге, я узнал мигрень, как старую подругу и буквально на секунду прикрыл глаза. Это стоило мне вычищенных ботинок, которые оттоптал какой-то болван.
- Твою мать, - не выдерживаю я, но говорю достаточно тихо. В холле достаточно много народу и незачем им всем сейчас на меня пялиться. Виновник столкновения не проронил ни слова, не попросил прощения, и мне осталось только сказать ему: - Забей, - хотя тот явно не переживал по поводу случившегося. Парень походил на только что проснувшегося подростка, и я принял его за курьера, что не знает к кому обратиться. Принимать такой удар на себя я не стал и, понадеявшись на то, что он додумается подойти к девушке за дежурным столом, прохожу дальше, поглядывая на часы. Время почти десять, а я еще на первом этаже.
Когда я слышу собственное имя, прикрываю глаза снова, раздраженно понимая, что это наверняка кто-то сейчас попросит придержать двери лифта, но голос был незнакомым. Обернувшись я не увидел поблизости никого, кроме того парня, и нахмурился. От него я бы ожидал услышать «Мистер Эткинс», но никак не фамильярное «Эй! Нил!» на весь холл, что раздавал тихим эхом почти любой звук, здесь произведенный.
- Прошу прощения?
Парень попытался что-то объяснить, пока я тщетно представлял, где я мог его видеть, и что бы ему позволило называть меня по имени. Последние слова выбили из меня все мысли разом. Я бы поперхнулся воздухом прямо сейчас, если бы дышал ртом.
- Ты помнишь Молли? Молли Гризли?
«Я беременна, Нил».
- Чего?
- Я просто хотел сказать, что ты — мой отец.
«У нас будет ребенок».
Это, блять, было сегодня утром за завтраком или восемнадцать лет назад на почте, когда я звонил Молли Гризли из телефона автомата? На языке я почувствовал вкус кофе, который допивал сегодня утром, когда услышал почти дословное «Я беременна, Нил, у нас будет ребенок» от прекрасной, просто бесподобной блондинки, с которой я рассчитывал дожить до ее климакса и никогда не услышать эту фразу больше ни от кого. Что мне мешало сделать долбанную вазектомию пару лет назад, чтобы избежать всего вот этого? Правда восемнадцать лет назад я бы и не подумал о том, чтобы кто-то вмешивался в мое здоровье ниже пояса. Результат стоял прямо передо мной. Не улыбался и не распахивал радушные объятия. Он говорил слишком громко, и несколько человек обернулись в нашу сторону, но тут же сделали вид, что ничего интересного не произошло, стоило мне только зыркнуть в их сторону. Мне было бы сейчас легче, если бы вместо этих слов кто-то другой рассказал мне о том, что курс бумаг Эппла обвалился на двести пунктов. Но это, мать вашу, личная жизнь. Она называется приватной. Потому что ее больше никто не должен видеть.
Наклонившись и для формальности протянув руку для приветствия, я не нашел, чего еще ему сказать, кроме как «Идем». Я кивнул в сторону открытых дверей лифта, и мы зашли внутрь.
- Как твое имя?
Молли называла какое-то имя, тогда оно мне показалось ужасным для ребенка. В душе я понадеялся, что она передумала и назвала сына иначе, но затем я услышал:
- Брейн, - и тихонько вздохнул, сослав это на головную боль.
Остальной путь мы проделали в тишине. Не знаю, насколько неловкой она была для парня, но я уже не мог думать. В голове цифры перемешались с фактами, личная жизнь била меня под дых, и я сомневался, что делаю шаги в верном направлении. Я поздоровался с Реджиной, что сидела в своем кьюбикле, вывалив декольте на стол, открыл дверь, пропустил вперед новоиспеченного сына и прошел сам, несколько раз проверив, чтобы дверь была закрыта достаточно плотно. Впервые за долгие годы я жалел, что стены офисов были стеклянные.
- Реджина, принеси стакан воды, - я удерживал кнопку связи с секретаршей, а последнее обратил к Брейну, - Ты будешь чего, чай, кофе? </pre>
</div></div></div></div><div class="infa1"><table width="100%"><tbody><tr><td style="width: 47%;padding: 0em 0em !important;"><div class="td1">
Лешек Чиж
</div></td><td style="width: 25%;padding: 0em 0em !important;"><div class="td2">
27 [15.06.1989] ♊
</div></td><td style="width: 28%;padding: 0em 0em !important;"><div class="td3">
гетеро
</div></td></tr><tr></tr></tbody></table></div><div class="infa2">
<br><pre class="inp03">Меня зовут Лешек Чиж, от родителей мне достались польские корни и большой нос. Сейчас я пекарь в кофейне, но раньше работал детективом полиции и тешу надежду вернуться. Мое сердце занято, потому что в нем поселился кое-кто маленький и вредный.</pre>
</div><div class="infa"><br><br><br><div class="svyaz">
<!--14-->
лс
</div></div> </div></center>[/html]